Третий путь французской науки

Однажды в журнале «La Recherche» была напечатана большая статья об опытах по впрыскиванию людям радиоактивных препаратов, например, плутония, проводившихся в Соединенных Штатах Америки вплоть до 1969 года (Robert Bell. Les cobayes humains du plutonium. La Recherche, v. 275, avril 1995). Cогласия у испытуемых не спрашивали, да и не думали объяснять, в чем дело. Статья была написана американским ученым после рассекречивания во время президентства Клинтона некоторых материалов, относящихся к опытам, но не могла быть опубликована в США – цензура, осуществляемая американскими средствами массовой информации, – факт хорошо известный (знает ли читатель, что даже один из рeaлистических фильмов Спилберга, «Империя Солнца», где американцы, попавшие в японский лагерь для интернированных, показаны с не слишком лестной стороны, не был в этой стране в массовом прокате?)
Не следует думать, что появление этой статьи во Франции свидетельствует об антиамериканских настроениях. Такая трактовка была бы рецидивом примитивно-одномерного подхода (в данном случае, «кто не с ними – тот против них»). Во Франции, пожалуй, наиболее распространено сдержанно-недоверчиво-независимое отношение к США. Стремление подчеркнуть свою независимость (культурную и интеллектуальную) играет здесь не последнюю роль.
Можно добавить, что для критически написанных статей по адресу «своих» ученых, в том числе, удостоившихся мировой славы, во Франции не требовалось ждать исторического рубежа, наподобие «перестройки». (См., например статью F. Joliot-Curie, chercheur tourmentО, La Recherche, v. 335, octobre 2000, о моральной драме, которую пришлось пережить Жолиo-Кюри, когда он сделался после Второй Мировой войны верховным комиссаром по атомной энергии.)
С Францией довольно давно ассоциируется в нашем сознании представление о «третьем пути», далеком от тотальной идеологизации, как в Советском Союзе, но и не столь проникнутом идеей свободного предпринимательства, как в англо-саксонских странах. Вспомним хотя бы Шарля де Голля с его особой позицией по отношению к НАТО в 60-е годы… От «англо-саксонской» модели организации науки, характерной для Великобритании, США, Австралии, Новой Зеландии, где научно-исследовательские лаборатории – не говоря о чисто коммерческих – разбросаны по университетам, являющимся своеобразными корпорациями, даже если основная часть финансирования исходит от государства или штата, «французскую» модель отличает гораздо более тесная связь с государством. В сущности, почти все исследовательские должности в области фундаментальной науки и очень значительный процент в области прикладных исследований относятся к одной из централизованных государственных организаций.
Прежде всего это CNRS (Centre National de la Recherche Scientifique). В составе CNRS находятся департаменты физики атомного ядра и элементарных частиц, физико-математических наук, информационных технологий и связи, инженерный, химический, наук о Вселенной, биологических наук, наук о человеке и обществе (cюда относится и ряд гуманитарных наук, как например философия, история…).
Для малознакомого с французской системой организации науки читателя, возможно, следует подчеркнуть, что именно CNRS является ближайшим аналогом Академии Наук в российском понимании. Во французскую Академию принимают главным образом за достижения в области развития литературы и литературного языка (понимаемые, к тому же, достаточно консервативно).
Помимо CNRS крупнейшими государственными научными центрами являются INRIA (Institut National de la Recherche en Informatique AppliquОe) разнесенный на «полюса»: INRIA-Rocquencourt (под Парижем), INRIA-Lorraine (в Нанси), INRIA-Sofia-Antipolis (под Ниццей), INRIA-Rennes, INRIA-Bordeaux; CNES (Centre National d’Exploration Spatiale); INSERM (в области медицины); ONERA (аэрокосмических исследований); INRA (сельское хозяйство). Во французском варианте централизация (и огосударствление) науки значительно выше, чем в англо-саксонском, но, конечно, далеко от тотального подчинения и контроля, как это было характерно для Советского Союза или является ныне в такой стране как Китай.
Перечисленные выше институты и научные центры находятся «под» уровнем министерств, но обладают большой степенью независимости, в частности, в области набора сотрудников. В то же время все их сотрудники, как и преподаватели университетов, являются государственными служащими, что делает (в условиях Франции) чрезвычайно трудным их увольнение. (Формально высшая государственная власть имеет свое слово в вопросе утверждения на должность – так, например, вновь набранные профессора утверждаются президентским декретом – но за редкими исключениями власти не вмешиваются в проведение конкурсов в университетах и в крупных государственных научных центрах, перечисленных выше. И, разумеется, в отличие от системы, существовавшей в СССР, политические взгляды утверждаемого, не говоря уж о членстве в той или иной партии, не имеют практически никакого значения.) Нетрудно понять, что подобная система имеет свои плюсы и минусы. Обвинения в застое не раз звучали в адрес CNRS в бытность министром науки и образования Клода Аллегра.
Ясно, однако, что лишь относительная защищенность ученых является некоторой гарантией независимости мнений. Из недавних примеров можно вспомнить выступление Роберто ди Космо, опубликовавшего книгу с критикой международного гиганта Microsoft. (R. di Cosmo, D. Nora. The hold-up planОtaire, la face cachОe de Microsoft. Calmann-Levy, 1998.)
Характерно, что именно во Франции вышла книга с критикой научной стороны дела, обратившая внимание на низкое качество программного обеспечения, производимого этой фирмой, в то время как в США оппозиция Microsoft приняла форму судебных процессов по поводу монопольной коммерческой практики (качества же продуктов никому – в том числе конкурентам – касаться было не выгодно).
В момент опубликования книги ди Космо работал преподавателем в Высшей Нормальной Школе в Париже, теперь он профессор университета Париж-7.
Другой пример – обсуждение проблемы утраты информации при хранении ее в Интернете.
На фоне раздающихся со всех сторон призывов рекламы переводить все и вся в электронную форму слышны и некоторые критические голоса. Но почему-то эти голоса в основном звучат по-французски. Ряд выступлений на эту тему появился во французской прессе, а также во франкоязычной канадской.
Критики лозунга «Всё – электронное» справедливо видят в нем угрозу ни много ни мало – памяти человечества.
«Большинство сайтов Сети, которые мы создали менее десяти лет назад, уже стерты навсегда. У нас нет никаких средств для чтения первых CD-Rom 80-х годов. Читающих устройств и программ этой эпохи больше не существует» (H. Fisher. Le paradoxe du numОrique et de l’oubli. LibОration, 24.11.99).
«Энциклопедии или виртуальные экскурсии […] изданные в начале 1990-х стали непригодны для компьютеров последних выпусков, по крайней мере, в отсутствие программы-эмулятора […] Вышеупомянутые эмуляторы, эти хранители цифровой памяти, сильно рискуют […] быть объявленными вне закона». В последней статье (A.-L. Sibony, J. P. Smets. Le droit et la mОmoire И l’йre numОrique. Le Monde, 14.09.2000) pечь идет о последствиях принятия законов об авторском праве, которые распространяются не только на публикации, но и на программное обеспечение, необходимое для доступа к информации. Купив вполне законным образом то или иное «электронное издание», можно потерять право доступа к нему просто за счет эволюции компьютеров и программного обеспечения, а также, заметим, эволюции законов.
Из более специальных статей на ту же тему, можно упомянуть многие статьи сборника Comprendre les usages de l’Internet, опубликованного в 2001 году издательством Высшей Нормальной школы в Париже.
Возвращаясь к положению французской науки, следует признать, что в критике распространившихся в ней застойных тенденций было немало справедливого. Например, тот факт, что научно-исследовательские должности в государственных научных организациях фактически являются пожизненными, естественно ведет в ряде случаев к падению активности ученых мужей, «почивших на лаврах». Большие трудности ожидают молодых ученых при поиске работы. Молодые специалисты уезжают работать за границу (все в те же Соединеные Штаты или Канаду).
Возникают такие удивительные парадоксы, как marchОs publics (что более или менее можно передать как рынки для госпредприятий). Речь идет обычно о закупках оборудования, реактивов и т. п. На практике соответствующие документы начинаются обычно с деклараций выгодности конкуренции между поставщиками, а заканчиваются требованием закупать все у поставщиков, утвержденных администрацией. Возможно, что в момент принятия соответствующего решения администрацией условия этих поставщиков действительно были наиболее выгодными, однако в тех случаях, когда автору приходилось сталкиваться с marchОs publics на практике, предлагаемые ими цены были заметно (иногда на 50%) выше того, что можно было найти на рынке.
В то же время достоинства и недостатки часто бывают неразделимы. Многие еще помнят атмосферу научно-исследовательских институтов в Советском Союзе в 60-80-е годы. В областях, где влияние политики относительно чувствовалось меньше (физика, математика…) безусловно существовала объединяющая людей творческая атмосфера (в значительной степени связанная с ощущением некоторой оппозиционности государственному режиму). Многим ли удалось встретить вновь нечто подобное на Западе?
Автору этих строк довелось чувствовать нечто подобное в некоторых научных центрах во Франции да еще в маленькой Дании (для которой также характерна тесная связь науки и государства).
Положение все время меняется. Продолжаются поиски пути – например, французские научные организации все больше переходят к системе контрактов с государством. (В марте 2002 г. CNRS подписал, впервые в своей истории, четырехлетний контракт с государством, определяющий научную стратегию на четыре последующих года.) Возможно, система станет более гибкой.
Каждый день приносит новые вопросы. Каково будет место французской науки в объединенной Европе? Например, Франция куда более открыта для иностранных специалистов, чем Германия (где степень связи научных учреждений с государством не менее велика). В то же время ученые все больше зависят от контрактов на уровне Европейского Союза, а уровень бюрократических сложностей на общеевропейском уровне намного превосходит таковой в каждом из национальных государств.
Сравнить французскую науку с кораблем, плывущим по бурному морю, будет не слишком оригинальным. Можно добавить еще, что мореплавателям угрожают в этом плавании многочисленные Сциллы и Харибды. Правда, моряки не до конца потеряли контроль над своим судном, и это дает надежду. Остается пожелать им (нам всем) счастливого плавания…