Рассказ о заключении королевской семьи в тюрьме Тампль можно
начать с детской, всем хорошо известной считалки: «Король,
королевич, сапожник, портной…», уточняя сразу, что портного
не было, но сапожник был. Сапожник Симон, воспитатель, скорее,
надзиратель наследника французского престола, малолетнего
Людовика XVII, заключенного вместе со своими августейшими
родителями в крепость Тампль, превращенную по этому случаю
в тюрьму. Круглым крепостным башням с островерхими крышами,
которые в течение долгого времени были необитаемыми, на
скорую руку был придан жилой тюремный вид: как полагается,
закрыли все входы и выходы и поставили охрану. Внутренние
помещения пытались все-таки как-то приукрасить. Например,
в зале, служившей королевской семье столовой, повесили на
стену «Декларацию прав человека и гражданина» и поставили
дату — «1-й год Республики»…
В Тампле, этой ныне несуществующей крепости-тюрьме, и закончил
свои дни малолетний сын короля Людовика XVI, Людовик Шарль,
умерший, вернее доведенный до смерти, в одиннадцать лет.
Когда Людовик Шарль со своими родителями, старшей сестрой
Марией Терезией Шарлоттой и тетей, сестрой Людовика XVI,
Мадам Элизабет, переступил порог своей последней обители,
ему было всего восемь лет. Это было осенью 1792-го, первого
года Республики, ибо 21 сентября 1792 года Франция была
объявлена республикой. Монархию свергли, но монаршая семья
оставалась в живых, хотя арест ее был несомненной политической
смертью. Но была ли необходимость в ее физическом уничтожении?
Когда республиканцам-экстремистам стало ясно, что республика
может быть укреплена только королевской кровью, из заключенных
августейшие узники тюрьмы Тампль сразу же превратились в
обвиняемых. Об изменении своего положения они узнали не
из слов — живое или печатное слово доходило до них с трудом,
если вообще доходило, — а из действий своих надзирателей:
сначала последовало запрещение употреблять колющие и режущие
предметы, то есть вилки, ножи и ножницы, а затем — ряд других,
в частноcти, запрещение Людовику XVII видеться с семьей,
находящейся с ним пока еще под одной крышей.
Через несколько месяцев после казни Людовика XVI последовало
запрещение видеть сына и королеве Марии Антуанетте: дофина
Людовика Шарля навсегда разлучают с близкими ему людьми
и поручают надзирателю, которого почему-то называют воспитателем.
И вот тут на сцене исторических событий и появляется сапожник
Антуан Симон, который в ту же минуту из никому не известного
парижского мастерового превращается в одно из основных действующих
лиц революции. Так и сложилась ситуация, как в детской считалке:
«король, королевич, сапожник, портной». За портного в крайнем
случае мог сойти колпачник Шарбонье, помощник Симона по
его тюремным занятиям. И оба занялись воспитанием наследника
ими же упраздненного французского престола.
Должность воспитателя наследника королевского престола Франции
всегда была не только ответственной, но и почетной. Получить
ее считали за честь представители лучших французских фамилий,
как, например, Кондорсэ, один из последних претендентов.
Но, будучи тем самым «обаятельным в революции аристократом»,
Кондорсэ отказался от этой должности, заметив, что теперь,
скорее, следует не обучать, а отучать наследников от того,
как «становиться королями». Вот за подобное обучение и принялись
сапожник с портным. Что из этого получилось, легко догадаться,
как догадывались и те, кто назначил сапожника Симона в воспитатели
маленькому дофину, руководствуясь при этом двумя основными
в революциях качествами — лояльностью и бдительностью.
До наших дней дошло лишь одно письмо, написанное сапожником
Симоном, и не потому, что другие его письма не сохранились.
Просто, по причине своей полуграмотности, он и написал,
кажется, только это одно. Безусловно, назначение безграмотного
сапожника воспитателем наследника было еще одним из многочисленных
оскорблений, нанесенных королевской семье. Но случилось
так, что когда он свой пост покинул, это обернулось прямой
гибелью для маленького дофина.
Это произошло позже, а пока малолетний дофин, оторванный
от близких, видит приятелей в своих новых «наставниках».
И сапожник с портным, может быть, и без злого умысла, обучают
способного мальчика тому, что знают сами. А так как знают
они весьма немногое, то не очень и утруждают дофина, который
с удовольствием носит и красный колпак, и наряд санкюлотов,
ведь к маскарадам он привык еще во дворце. Он также распевает
революционные песни, ругается матом, когда шутит с солдатами,
вместе с ними кричит «Долой королеву!» и «Да здравствует
республика!», естественно, вряд ли соображая, что кроется
за этими словами. Как вряд ли он понимал, о ком идет речь,
когда, рассердившись на шум, мешавший ему играть в шары,
сказал однажды: «Их еще не отправили на гильотину, этих
проституток?» Шум раздавался сверху, из помещений, где находились
его мать, королева Мария-Антуанетта, тетя Мадам Элизабет
и сестра — Мария Терезия Шарлотта. По словам Цвейга, «воспитатели
маленького дофина делали все, чтобы он забыл свое происхождение.
Тогда и другим будет гораздо легче забыть его».
Впрочем, солдаты охраны любили маленького Людовика Шарля,
как его любили все и всегда за живость ума, сообразительность,
приятность в обращении. Ему было всего четыре года, читаем
в воспоминаниях его гувернантки мадам де Турзель, когда
малыш высказал желание королеве, своей матери, приветствовать
пришедший в Версаль полк из Фландрии. «Но вы ничего не сумеете
сказать этим господам», — ответила ему королева. «Не беспокойтесь,
maman, я не растеряюсь». И действительно, не растерялся.
Четырехлетний дофин обратился к офицерам полка со следующими
словами: «Я счастлив, господа, вас видеть, но я сожалею,
что не могу вас всех увидеть». А затем просто-напросто попросился
на руки к самому высокому из офицеров, чтобы иметь возможность
окинуть взглядом весь так полюбившийся ему полк.
Эту фразу: «Я счастлив, господа, вас видеть, но я сожалею,
что не могу вас всех увидеть», — он мог бы сказать еще раз,
но совершенно при других обстоятельствах, тогда, когда,
после 9-го Термидора, наконец-то раскрылись двери его тюремной
камеры. Но то существо, которое предстало перед глазами
освободителей, не только не могло сказать подобной фразы,
но и вообще говорить: это был идиот со всеми признаками
маразма на лице. Ибо малолетний Людовик Шарль много месяцев
провел совершенно один за засовами в своей камере-темнице
в буквальном смысле этого слова, так как в нее не проникал
ни один луч света.
Сначала его оторвали от близких, затем он был оторван и
от своих новых надзирателей-воспитателей. Сапожник Симон,
соблазнившись иной карьерой, подался в депутаты, покинув
своего подопечного. И когда надзиратель исчез, для маленького
дофина наступила медленная смерть.
В каких условиях он провел последние месяцы своей жизни,
можно прочесть в воспоминаниях его старшей сестры Марии
Терезии Шарлотты, единственной оставшейся в живых из всей
королевской семьи. Она пишет, что несчастный ребенок остался
совершенно один, без всякой помощи. И для него единственным
средством общения с миром был шнурок звонка. Как в известной
сказке: «Дерни за веревочку, дитя мое, дверь и откроется».
Дверь действительно открывалась, да только запуганный ребенок
не дергал за веревочку, как волков боясь тех, кто приходил
на его звонок. И предпочитал обходиться без всего. Без всего
в данном случае означало без всего необходимого.
Много месяцев наследник королевского престола Франции провел
один в темной камере, не вставая с постели, которая, как
и он сам, была сплошь покрыта вшами и блохами. Как Иов на
гноище, лежал он на своих экскрементах, и, как животному,
ему подсовывали в назначенные часы воду и еду. Существо,
которое увидели освободители, открывшие не только двери,
но и окна, не только не напоминало сына короля, но и вообще
человека.
«Если бы в это время, — писал французский историк Ипполит
Тэн, — существовал опрос общественного мнения, то 19 из
20 французов признали бы, что ребенок-король невиновен и
что он — прямой наследник и отпрыск тех, кому они, французы,
обязаны тем, что являются нацией, и тем, что имеют родину».
Не надо никакого общественного опроса, чтобы понять — малолетний
дофин был виновен только в том, что в жилах его текла королевская
кровь. «Но чего стоит жизнь ребенка по сравнению со спасением
республики», — писал знаменитый революционер Эбер в своей
газетенке «Пер Дюшен».
Официальной датой кончины Людовика XVII принято считать
день 8 июня 1795 года, хотя ходили слухи о его таинственном
исчезновении из тюрьмы Тампль. Но даже если это и так, то
выжил и затерялся в этом мире не Людовик Шарль, сын Людовика
XVI и Марии Антуанетты, а лишенный разума и человеческого
облика идиот, все равно погибший для мира и людей.
«Я завещаю своему сыну, если он будет иметь несчастье стать
королем», — писал в своем последнем напутствии Людовик XVI.
И это, было, пожалуй, единственное несчастье, которого удалось
избежать малолетнему Людовику Шарлю, наследнику королевского
престола Франции…
Примечание автора. По последним научным данным, на основании
исследований, проведенных в Бельгии и в Германии, было установлено,
что Людовик XVII действительно умер в тюрьме Тампль. С тех
времен было сохранено сердце ребенка, и в апреле 2000 года
на основе одинаковых генетических характеристик этой реликвии
и волос королевы Марии Антуанетты и одной из ее сестер ученые
с уверенностью заявили, что умерший в Тампле ребенок — сын
Марии-Антуанетты и Людовика XVI, Людовик Шарль.
