«…
Самая важная дата в истории перевода — это дата его возникновения,
появления его необходимости. Это дата одного из самых грандиозных
потрясений в истории человечества, потрясений исторических
и метафизических: день, когда рухнула Вавилонская башня.
Нарушение языкового единства — символ глубочайшего духовного
разрыва — породило потребность в общении несмотря ни на
что — хотя бы для того, чтобы не получить камень, когда
просишь рыбу».
Так говорил 15 мая 1955 года на приеме в Школе Переводчиков
князь Константин Андроников — один из удивительнейших людей
XX века, — переводчик и богослов, преподаватель и ученый,
писатель и полномочный министр.
Константин Яссеевич Андроников родился в Петербурге 16 июля
1916 года. В четырехлетнем возрасте он оказался с матерью
в эмиграции. Учился в школе в Англии. Окончил филологический
факультет Сорбонны. Участвовал добровольцем во Второй мировой
войне, а потом окончил Свято-Сергиевский Богословский институт
в Париже.
Он рано начал переводить (Мережковский, Бердяев, отец Сергий
Булгаков) и писать. В 1945 г. стал переводчиком при Министерстве
иностранных дел, а с 1958 г., являлся официальным переводчиком
Президента Республики. Сопровождал де Голля, Жискар д’Эстена,
Ширака в их поездках в Советский Союз и в Америку. Работал
переводчиком на международных конференциях на самом высоком
уровне, был главным переводчиком на знаменитом процессе
Кравченко в 1949 году. Последней его работой по устному
переводу был перевод интервью с Солженицыным для французского
телевидения в 1993 году.
Вместе с тем, Константин Андроников являлся деканом Свято-Сергиевского
Богословского института в Париже, преподавал там на кафедре
литургической и апологетической теологии. Вел религиозные
передачи по радио и организовывал ежегодные Недели литургических
исследований в Храме Святого Сергия. Он создал первую в
Париже Школу переводчиков и Международную ассоциацию переводчиков
(AIIC). Сотрудничая с издательством «L’Age d’Homme» (Женева),
организовал там выпуск коллекции книг по богословской философии
«Sophia».
|
С
Никитой Хрущевым, маршалом Р. Малиновским и Шарлем
де Голлем. |
Константин Андроников умер в ночь с 11 на
12 сентября 1997 года.
В 1999 году в издательстве «L’Age d’Homme» вышла книга «L’Oreille
du Logos», составленная его сыном Марком Андрониковым. В
ней собраны биографические и библиографические материалы
о К. Андроникове, воспоминания его друзей и учеников и несколько
его собственных текстов. Приведенные выше краткие биографические
данные основаны на материалах этой книги. Вот еще три житейские
истории.
Самолет летит в Петербург. В самолете Президент Республики
Шарль де Голль дорабатывает с Константином Андрониковым
речь, которую он должен произнести в бывшей столице, основанной
Петром Великим. Президент хотел бы включить в речь несколько
слов по-русски. Андроников предлагает ему начать стихами
из знаменитой поэмы Пушкина о Медном Всаднике: «Люблю тебя,
Петра творенье…» Андроников читает стихи, объясняет, они
вместе их повторяют…
Русские долго потом вспоминали эту речь и бурный восторг,
которым было встречено ее начало.
Лет десять спустя в Москве должна проходить пресс-конференция.
Президент Республики Жискар д’ Эстен и его переводчик Константин
Андроников сидят вдвоем перед залом. Президент начинает
говорить.
— Madame, Mademoiselle, Monsieur ! 1
Он замолкает. Переводчик ждет. Неловкое молчание. Президент
оборачивается к переводчику, переводчик оборачивается к
президенту.
— Переводите же!
— Господин Президент, я жду, пока вы что-нибудь скажете.
— Я сказал: — Madame, Mademoiselle, Monsieur…
— Господа! — произносит переводчик.
— Я сказал: — Madame, Mademoiselle, Monsieur!
— Господин Президент, вы говорите по-французски, а я по-русски!
Те, кто говорят по-русски, понимают. А другим надо объяснить,
что переводить слово в слово невозможно; перевод передает
не слова — тем более, когда их в языке нет, — а смысл.
А третий случай рассказал архимандрит Пласид Дезей в «Письме
друзьям монастырей» (1997).
Журналист задавал вопросы ряду известных деятелей для какой-то
радиопередачи. В числе этих деятелей был и Константин Андроников.
Ему задали два вопроса: «Какое событие было для вас наиболее
важным в году, который кончается?» и «Какого события вы
больше всего ждете в году, который сейчас начинается?» Андроников
ответил: «Самое важное событие прошедшего года? Праздник
Пасхи. Событие, которое я больше всего хотел бы увидеть
в будущем году? Пришествие Христово».
Интервью предназначалось для прямого эфира. Применив какой-то
технический трюк, его не передали вообще.
Из воспоминаний Константина Андроникова
1947 год
И вот мы в Советском Союзе. На стенах зала в Брест-Литовске
нас встречают плакаты:
«Да здравствуют наши славные воины! Слава доблестным защитникам
нашей советской Родины!»
Плакаты явно относятся не к нам, а к солдатам Красной Армии,
которые возвращаются из Германии. На всем пути до Москвы
вокзалы украшены флагами, плакатами и портретами Сталина
и членов политбюро, тяжелые физиономии которых менее известны.
На вокзалах, около пустых буфетов, обязательно находится
«Агитпункт», центр политической агитации: здесь военный,
побывавший на Западе и прихвативший западную заразу, может
очиститься в источниках советской правды: тут висят графики,
диаграммы, политическая и экономическая документация. На
стенах вокруг портретов Сталина — большие изображения национальных
героев, таких как Богдан Хмельницкий, вождь восстания против
поляков, или Александр Невский (Святой), который изгнал
немцев из России.
Некоторые
из тех, что возвращаются из оккупации, а самое главное,
бывшие пленные, нуждаются в более серьезной обработке, и
их, как нам говорят, направляют в центры отдыха и реадаптации,
это нечто вроде лагерей — где они проводят несколько месяцев
или несколько дней. Нередко их сбережения и вещи, приобретенные
за границей, отправляют их семьям.
Вот группа французов остановилась перед «Агитпунктом». Они
замечают служащую в форме, с калмыцким типом лица, и спрашивают
через переводчика: «Что это такое?» Она смотрит на надпись,
улыбается и говорит: «Агитпункт». «Ну, а все-таки? Что такое
“Агитпункт”?» Она оглядывает группу и говорит с хитрым видом:
«Агитпункт, и всё. Так написано».
Потом нередко случалось, что все эти иностранцы, оказавшиеся
в Москве или в других местах, спрашивали о чем-нибудь прохожих
— если знали язык. Результаты бывали разные. Иногда это
был классический ответ, который можно услышать во всех столицах:
«Извините, я не здешний». Иногда люди просто делали вид,
что не слышат вопроса, или отвечали: «Не знаю», — словами
или знаками. Бывало, что человек, наоборот, отвечает с готовностью,
явно получая удовольствие от разговора и не стараясь скрыть
своего ответного любопытства.
Однажды мы поехали на машине по пригородам Москвы искать
монастырь, упоминавшийся в старом путеводителе. В бюро Интуриста
нам сказали, что о его существовании не знают. Мы нашли
его без труда. Он был превращен в склад химических продуктов.
А потом, к нашему удивлению, мы обнаружили между какой-то
хижиной и церковью с потрескавшимися стенами замечательные
ворота с двумя сводами из золотой и зеленой керамики, высотой
с трехэтажный дом. Мы обратились к молодой женщине, которая
несла корзину с бельем и перешагивала через заваленные снегом
канавы со всей грацией, на какую она была способна в валенках
и овчинном тулупе. Тулуп служил ей — как, впрочем, и трем
четвертям местного населения, — вместо зимнего пальто.
— Эти ворота? — повторила она наш вопрос. — Красивые, правда?
Мы согласились.
— По-моему, из бывшего Спасского монастыря.
 |
С
министрами иностранных дел Франции и СССР Жоржем Бидо
и В. Молотовым. Женева, 1954 г.
|
Мы удивились — ворота, напоминавшие одновременно
Венецию и Самарканд, принадлежали, значит, монастырю совсем
другого стиля. Тем более, что его разрушенные здания и укрепленную
ограду мы только что видели примерно в километре отсюда.
Она растерялась.
— Знаете, я не очень-то ученая. А вы иностранцы? Американцы?
Это правило: иностранец — значит, американец. Потом идут
англичане. Француз — зверь редкий и вызывает к себе симпатию.
«Вы приехали на совещание министров? Мир-то у нас будет?»
Мы выразили спокойную надежду. «Дай Бог, чтобы был мир…
А Москва вам нравится?» Мы отвечаем утвердительно. «Конечно,
город не в очень хорошем состоянии… У вас-то там в городах,
наверное, порядка больше?» Мы собирались описать ей прелести
Парижа и Лондона, но тут она ушла, улыбнувшись на прощание
— к нам подходили какие-то личности внушительного вида.
Вопрос о мире интересовал всех, вызывал даже тревогу у простых
людей, которым удавалось поговорить с иностранцем. Они часто
задавали один и тот же вопрос. Горничная у меня в гостинице
принесла мне брюки, которые я отдавал гладить, и спросила:
«Сударь (так обращаются только к иностранцам, друг другу
советские люди говорят «товарищ» или «гражданин, гражданка»;
забавно бывает слышать в метро: «Гражданин, не наступайте
мне на ноги!»), — сударь, вы знаете, наверное, о чем говорят
на Совещании Министров иностранных дел? Мы-то ничего не
знаем. Читать газеты времени нет, да их и не достать. Как
вы думаете, будет мир?» Я отвечаю, что не знаю точно, что
происходит на Совещании Министров2, но что, конечно, все
люди хотят мира. «Вы так считаете? Хоть бы это была правда!»
Она перекрестилась. Потом улыбнулась. «Извините, я слишком
много разговариваю. Спасибо». И ушла.
 |
С
Премьер-министром Франции М. Дебре и Президентом США
Д. Эйзенхауэром. 1960 г.
|
Следует упомянуть об обслуживающем персонале
гостиницы «Москва». Это большое здание рядом с Кремлем.
Персонал был очень многочисленный, очень разный и был организован
по строгой иерархии, как во всех больших гостиницах. Но
тут было нечто специфическое, характерное, мне кажется,
только для Советского Союза.
Существует огромная разница между лицом более или менее
официальным и лицом не официальным. Она сказывается даже
в физическом облике человека. Не говоря уже о тоне речи,
о поведении, лицо официальное отличается особым значительным
взглядом, манерой улыбаться или не улыбаться, характерной
медлительностью. Уже через месяц мы натренировались настолько,
что научились отличать официальных лиц — полицейских или
других — по глазам. Глаза у них блестящие, взгляд уверенный,
совершенно спокойный, все замечающий, замечательно безразличный
— настоящий объектив, далекий и от жестокости, и от чувствительности.
Этот глаз вас фиксирует, как сквозь глазок в двери — безличный
аппарат внимательного соглядатая. У персонала более низкого
ранга глаза другие.
***
1970 год
Президент Французской Республики Жорж Помпиду приезжает
с официальным визитом в Советский Союз. Вечером б октября
президент должен присутствовать в Большом театре на опере
Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже».
Я очень настаивал на том, чтобы президент увидел именно
эту оперу, а не «Князя Игоря» или какую-нибудь «Шопениану»
— их-то на Западе знают. Я считал, что эта опера Римского-Корсакова
— единственное подлинно русское произведение — в плане и
художественном, и духовном — из всех тех, какие президент
может увидеть во время своего визита в Советский Союз. Римский-Корсаков
вложил в нее народное искусство, фольклорные мелодии, он
великолепно изложил в ней легенду, которая не только прекрасна
сама по себе, но и содержит попытку объяснения причин исчезновения
Святой Руси.
Легенда о том, как море поглотило город Ис 3, — это миф
о городе, затонувшем под воздействием сил Зла. В противоположность
этому, Китеж (хоть в нем и нашелся один изменник) не опустился
на дно озера, его жители не погибли от бедствия, подобного
наводнению. Китеж не погрузился в воды, он был возвышен,
а не поглощен, он был вознесен над водами и над землей…
чтобы стать символом небесного Иерусалима. Это ясно видно
из либретто. Перед лицом монгольского нашествия, олицетворяющего
сатанинскую разрушительную силу, силу зла, Китеж преображается
и становится городом света. Он оказывается над землей, а
не под землей. То, что видно в водах озера, — это не город
с его куполами — это его отражение, это икона. Да ведь мы
и слышим колокола, песнопения, гимны. В последней сцене
представлены раскрытые врата собора, в который входят князь
с сыном и с девицей — невестой сына. Это и есть небесный
Иерусалим — храм, где обитает Бог.
 |
 |
С
Президентами Франции и США Ш. де Голлем и Дж. Кеннеди.
Аэропорт Орли, 30 мая 1961 г.
|
|
С
Леонидом Брежневым и Президентом Франции Жоржем Помпиду.
1973 г. |
***
Письмо. 7 апреля 1970 г.
Мой дорогой друг!
В Вашей книге «Смысл праздников» столько мысли, столько
чувства, столько веры и, хочется добавить, столько науки,
что я целиком под впечатлением от нее, под ее обаянием.
Да и как могло быть иначе? Не могу не воспользоваться этим
случаем, чтобы сказать, мой дорогой Андроников, что моя
дружба будет всегда Вашей верной спутницей.
Шарль де Голль
***
Из воспоминание друга и коллеги
(после публикации книги).
1966 год. В Москве жарко и солнечно. Мы работаем в кабинах
синхронного перевода на какой-то профсоюзной конференции
и волнуемся, закончится ли она до 17 часов: хотим успеть
на выступление генерала де Голля на балконе Городского Совета
(сегодня — мэрия) перед интеллигенцией Москвы, а главное
— услышать его переводчика, князя Андроникова, которого
мы никогда не видели, но о котором среди переводчиков ходят
легенды. Успеваем. Площадь вокруг памятника Долгорукому
заполнена народом. Все в ожидании. Наконец французская делегация
выходит на балкон. Вокруг де Голля много людей. Который
же из них знаменитый Андроников? Наконец слово предоставляется
генералу де Голлю. И в этот момент разражается ливень.
Почти никто не расходится. Все хотят посмотреть на генерала,
а мы — еще и послушать его переводчика. Однако слышно плохо,
аппаратура недостаточно мощная. Многое ускользает.
 |
|
Константин
Андроников в кругу семьи – с женой и детьми. 1961
г. |
В тот день никто из нас не мог подумать, что
всего год спустя мы будем работать вместе с Андрониковым
на заседаниях франко-советской комиссии по двустороннему
сотрудничеству, созданной как раз во время визита генерала
де Голля. Нас предупредили, что наш коллега с французской
стороны, К. Андроников, является опасным антисоветчиком,
т. е. крайне плохо относится к Советскому Союзу. Это, естественно,
повысило наш интерес. В действительности мы встретили очень
милого, обаятельного человека, готового помочь нам, а также
спросить у нас, как следует переводить некоторые слова и
выражения. Всё, что он рассказывал о себе, о жизни русской
эмиграции в Париже, о русских писателях и философах начала
XX века, которых мы почти не знали, было очень интересно.
Так, помимо рабочих отношений, завязалась настоящая дружба,
несмотря на всю опасность в те времена контактов с иностранным
дипломатом, да еще и белым эмигрантом. Через нас К. Андроников
познакомился со многими представителями лучшей тогдашней
интеллигенции, для которых его приезды, встречи с ним были
настоящей отдушиной, струей свежей информации, возможностью
получать ценнейшие произведения русских философов (Бердяев,
Розанов, Хомяков, Соловьев, Вышеславцев, Фёдоров и др.),
читать книги писателей, не издававшихся в Советском Союзе
в то время (Бунин, Мережковский, Гиппиус, Ахматова, Пастернак,
Пильняк, Гумилев, Мандельштам, Ходасевич и т. д.), которые
он привозил каждый раз в достаточном количестве.
Без преувеличения можно сказать, что приезды Андроникова,
ставшие регулярными в последующие десять лет, открыли непрекращающийся
приток в СССР интереснейшей литературы — философской, художественной
и религиозной, что для определенной части интеллигенции
того времени создало иную атмосферу общения и открыло новые
перспективы творчества, а также позволило передавать на
Запад собственные произведения.
Время летело в непрерывном ожидании следующего приезда Андроникова
и новых встреч с ним, несмотря на огромную опасность этой
дружбы для многих из нас. Но он был началом и концом всего,
что было интересно и недоступно, ново и важно в нашей скудной,
ограниченной со всех сторон жизни.
Прошли эти десять лет. Андроников больше не приезжал, но
связи остались, остались благодарность, воспоминания. В
то время никому не могло даже присниться, что через одиннадцать
лет эти встречи возобновятся уже на французской земле, когда
благодаря М. Горбачеву наша страна открылась миру и целые
потоки людей, информации, литературы хлынули в обе стороны
от границы.
Однако прошлое забывать нельзя. Оно обязывает ценить настоящее
и предостерегает на будущее.
А.В. Ятлова, Москва.
 |
Константин
Андроников в 1997 году. Работа над последней рукописью. |
